Внутриполитическая борьба после ликвидации оппозиции локализуется в рамках правящей партии, не став при этом менее острой. В 1952 гг. наносится удар по группе Анны Паукер – Василе Луки. Арестованный в 1948 г. видный деятель компартии Л. Пэтрашкану получил в 1954 г. (уже после смерти Сталина) смертный приговор на судебном процессе, основанном на фальсифицированных обвинениях⁶.

Март 1953 г. застал европейские страны «народной демократии» перед лицом нараставщих экономических трудностей. Донесения по линии Коминформбюро, МИД СССР и спецслужб, поступавшие в Москву, свидетельствовали о неблагополучии в румынской экономике, надрывавшейся под грузом непомерных военных расходов, о дальнейшем снижении уровня жизни, симптомах острого недовольства населения своим материальным положением⁷. Хотя протестные настроения в обществе ширились⁸, монополия коммунистической власти с ее по-прежнему всесильным репрессивным аппаратом не дала пока еще той трещины, которую смогли бы заполнить (подобно тому, как это происходило после 1953 г. в Венгрии и Польше) внутрипартийные силы, склонные к реформам, не говоря уже о внесистемных политических образованиях.

Венгерское восстание возымело в Румынии тем больший резонанс, что в западной части страны (в Трансильвании, Банате, Кришане) проживала большая, порядка 1,7 млн человек, и очень консолидированная, обладавшая высоким уровнем этнического самосознания и значительной прослойкой национальной интеллигенции венгерская диаспора¹⁰. Кроме того, историческая память двух соседних народов несла на себе тяжёлый груз межнациональных распрей и конфликтов, многие из которых (относившиеся ко времени Первой, а особенно Второй мировой войн¹¹) оставили непосредственный глубокий след в сознании здравствующих поколений.

По окончании Второй мировой войны, когда происходило формирование послевоенной системы границ в Центральной и Восточной Европе, новая элита Венгрии, в которой были представлены порвавшие с наследием эпохи Хорти антифашистские партии, надеялась на некоторую корректировку державами-победительницами в пользу Венгрии ее границ с Румынией, установленных Трианонским мирным договором 1920 г. и считавшихся венгерским общественным мнением явно несправедливыми¹². а исходила из того, что обе соседние страны, как Венгрия, так и Румыния, относились к числу побежденных и у победившей антигитлеровской коалиции не было, казалось бы, оснований протежировать ни одной из них¹³. Эти иллюзии, однако, не оправдались, и прежде всего благодаря последовательной позиции СССР. Если Великобритания и США были склонны к некоторым территориальным уступкам в пользу Венгрии с учетом этнического фактора, то возглавляемый Сталиным Советский Союз твердо стоял за возвращение Румынии всей территории Трансильвании, при этом, правда, обусловил свою поддержку требованием установления в Румынии более левого правительства, контролируемого СССР и находящегося от него в полной внешнеполитической зависимости. Такое правительство было образовано в Румынии уже в марте 1945 г., его возглавил близкий коммунистам деятель левой крестьянской партии Петру Гроза¹⁴. Благодаря последовательной позиции СССР Парижский мирный договор, подписанный в 1947 г., восстановил прежние, трианонские границы Венгрии и Румынии¹⁵. Конечно, восстановление довоенных границ было воспринято в венгерском обществе как дипломатическая неудача и вместе с тем не вызвала такого же шока как Трианонский мирный договор 1920 г. Роль хортистского режима в войне оставляла Венгрии (независимо от того, какое правительство стояло после войны во главе страны) очень слабые надежды на благосклонное отношение к своим пожеланиям со стороны держав-победительниц и на признание ими правомерности хотя бы части территориальных приращений 1938-1941 гг., осуществленных при поддержке нацистской Германии.

Таким образом, установление в Венгрии и Румынии коммунистических режимов и принадлежность обеих стран к одному военно-политическому лагерю ускорили видимую нормализацию отягощенных грузом трансильванской проблемы двусторонних отношений, тем более что в Москве, имея полное представление о тлеющих углях застарелого национально-территориального спора, прилагали все усилия для смягчения потенциальных конфликтов. В 1952 г. именно советская сторона, заинтересованная в хороших отношениях между странами своей сферы влияния, предложила Бухаресту создать в Восточной Трансильвании венгерскую территориальную автономию, при этом были использованы советский опыт и конкретные образцы решения национального вопроса в СССР¹⁶. На территории венгерской автономии имелось больше возможностей для применения венгерского языка в публичной сфере и административном управлении, именно здесь была сосредоточена основная масса венгерских национально-культурных институций. 80% чиновников здесь составляли этнические венгры, лояльные коммунистическому режиму. Создание Венгерской автономной области (ВАО) подавалось в пропаганде как решение проблемы нормализации взаимоотношений румын и венгров в Трансильвании «в духе ленинской национальной политики». Однако в реальности с созданием автономии были тут же ограничены возможности развития венгерской культуры за ее пределами, хотя по меньшей мере две трети румынских венгров проживало не в границах нового административно-территориального образования¹⁷, не входил в нее и традиционный центр венгерской культуры Трансильвании Клуж (венг.: Коложвар), в котором по-прежнему была сосредоточена основная масса элитарной венгерской интеллигенции Румынии, до 1959 г. существовал самостоятельный венгерский университет¹⁸. При этом румынские власти всячески препятствовали установлению каких-либо (в том числе и культурных) связей венгерской автономии с Венгрией даже на уровне общественных организаций¹⁹. Ни о каком национальном самоопределении венгров в рамках этой автономии речи, разумеется, быть не могло. Более того, румынская коммунистическая элита использовала советскую инициативу в целях гомогенизации, румынизации других областей Трансильвании, вытеснения венгерской культуры из большинства трансильванских городов²⁰. За пределами автономии венгры последовательно отодвигались с любых административных позиций²¹. К тому же вскоре после создания автономии, в 1953 г., был распущен Демократический союз венгров Румынии, партия, которая выступала в 1945–1947 гг. союзником коммунистов (заинтересованных и в голосах венгерского избирателя) в их политическом противоборстве с оппонентами и внесла свой вклад в установление в стране коммунистической диктатуры.

Создавая видимость решения венгерского вопроса на основе «советского опыта», коммунистический режим в Румынии вместе с тем в полной мере унаследовал от своих межвоенных предшественников крайне щепетильное и настороженное отношение отнюдь не только к откровенно ирредентистским настроениям в Венгрии, но даже к самым умеренным проявлениям венгерского национализма и, более того, вообще к какому-либо подчеркиванию трансильвано-венгерской культурной общности в прошлом и настоящем. Румынские коммунистические власти очень ревниво смотрели на то, чтобы из Будапешта не вмешивались в дела, касающиеся трансильванских венгров (в том числе развития их культуры), болезненно и с подозрением реагировали даже на самую деликатную постановку вопроса о положении венгров в Румынии. Призрак великомадьярского ревизионизма, то и дело мерещившийся официальному Бухаресту (видевшийся им даже в самой умеренной критике), постоянно отягощал отношения двух стран. Так, в начале 1950-х годов румынская сторона опротестовала предполагаемое включение в подготовленное к изданию в Будапеште собрание сочинений великого венгерского поэта межвоенной эпохи Аттилы Йожефа трех стихотворений, отразивших болезненную реакцию венгра на отторжение Трансильвании ²². Еще более резкий отклик – демонстративный отзыв посла – вызвало выступление в прессе в 1955 г. писателя Пала Сабо, выразившего аналогичные ностальгические настроения по поводу Трансильвании ²³. Как явствует из записки «О румыно-венгерских отношениях в связи с Трансильванией», подготовленной в сентябре 1956 г. в МИД СССР (записка была подготовлена в связи со скандалом в двусторонних отношениях, о чем речь пойдет ниже), на протяжении 1954-1956 гг. румынский лидер Г. Георгиу-Деж неоднократно жаловался советским дипломатам на двусмысленные высказывания венгерских ответственных лиц, включая самого М. Ракоши, дававшие якобы основания заподозрить их в непризнании послевоенных границ²⁴. В записях бесед сотрудников посольства СССР в Венгрии со своими румынскими коллегами-дипломатами за 1956 г. находим постоянные жалобы румын в связи с живучестью ревизионистских настроений среди венгерских педагогов, представляющих молодежи Трансильванию как одну из венгерских «исторических земель», утраченную лишь вследствие внешнеполитических неудач²⁵.

Не будучи слишком острой, однако явно непривычной для своего времени по постановке проблем, статья Панди вызвала крайне негативную реакцию политбюро ЦК РРП, на своем заседании квалифицировавшего ее как «открытый призыв к ревизии вопроса о Трансильвании»²⁶. Во избежание более шумных демаршей Бухареста венгерскому руководству пришлось отмежеваться от позиции, прозвучавшей на страницах своего главного партийного органа. Член политбюро ЦК ВПТ Л. Ач провел пресс-конференцию, на которой эта статья была подвергнута осуждению²⁷. С немалой настороженностью публикация была воспринята и в Москве, где опасались возникновения трещин в советском блоке. В докладной МИД СССР в ЦК КПСС в этой связи отмечалось, что появление статьи не случайно, и свидетельствует «о наличии серьезных националистических тенденций в отношении Трансильвании среди некоторых слоев венгерского населения и прежде всего в кругах венгерской интеллигенции»²⁸.

Дабы избежать серьезных волнений среди студенчества – одной из самых динамичных и политически активных социальных прослоек – приостанавливаются занятия в университетах. Поводом для этого послужили реально проявившиеся в университетской среде Бухареста и Клужа (отнюдь не только среди этнических венгров) оппозиционные брожения. Усиливается пограничный контроль. В целях координации действий, направленных на подготовку должного отпора оппозиционным выступлениям в самой Румынии, в конце октября (вследствие дальнейшего обострения ситуации в Венгрии, а также студенческих волнений в Тимишоаре) создается особый чрезвычайный орган во главе с одним из влиятельнейших членов политбюро министром обороны генералом Э. Боднэрашем (его заместителем был будущий партийный лидер Н. Чаушеску, для которого активность в ходе венгерских событий стала немаловажной вехой в карьере). Войска приводятся в состояние повышенной боеготовности. Берутся под особую охрану важнейшие объекты в главных городах. В ряде городов приступают к формированию «рабочих дружин» из преданных режиму коммунистов. Принимает все новые обороты пропагандистская кампания, игравшая на антивенгерских настроениях немалой части населения, вызванных опасениями ирредентистских проявлений²⁹. Многие из принятых мер носили превентивный характер, будучи направленными на жесткое пресечение любых оппозиционных акций.

Требования с упоминаниями о правах венгерского национального меньшинства в Трансильвании занимали более чем периферийное положение в программных заявлениях тех или иных политических сил венгерской революции. Они выдвигались почти исключительно не в Будапеште, а в главном городе восточной Венгрии Дебрецене, расположенном в непосредственной близости от румынской границы. Призывы к ревизии трианонских границ в дни венгерской революции, по известным нам данным, вообще не звучали, хотя впоследствии коммунистическая пропаганда недобросовестно пыталась это приписать последовательнейшему и наиболее принципиальному оппоненту коммунистического режима в Венгрии католическому кардиналу Й. Миндсенти³⁰. В Румынии среди активистов подпольного венгерского национального движения, по некоторым данным, выдвигались но крайне редко, лозунги независимой Трансильвании³¹, а что касается требований о присоединении края к Венгрии, иногда фигурировавших в следственных и судебных делах, то они никогда не становились публичными и скорее всего были просто продуктами фабрикации спецслужб. Отнюдь не это определяло суть протестных выступлений в Румынии под лозунгами реформ и десталинизации. Вместе с тем реальная настороженность румын в отношении венгерской ирредентистской угрозы существовала. В силу этого любого рода оппозиционные проявления в самой Румынии, имевшие место под влиянием венгерских событий, были в полной мере использованы властями для устрашения румынского общества опасностью великомадьярского национализма и ревизионизма. Иногда это приносило эффект, позволило, в частности, внеся определенный раскол в молодежную среду Клужа, утихомирить (не без помощи также и превентивных арестов) студенческие брожения в главном городе Трансильвании, где в силу специфики исторической памяти острота противоречий между венграми и румынами ощущалась достаточно сильно³². По-иному обстояло дело в главном городе Баната Тимишоаре, самом интернациональном городе Румынии, где в силу исторических условий, напротив, сложилась давняя традиция бесконфликтного сожительства румын, немцев, сербов и венгров. В этом городе молодежные (прежде всего студенческие) выступления солидарности с восставшей Венгрией приобрели самый массовый характер, заставив власти прибегнуть к жесткому силовому подавлению³³. Студентами Тимишоары среди прочего было озвучено требование вывода советских войск из Румынии.

Исследования показывают, что, вопреки усилиям официальной пропаганды, солидарность с венгерской революцией демонстрировали не только трансильванские венгры, но в немалом количестве случаев и румыны, в том числе представители интеллигенции Бухареста и Клужа, подвергнутые за это нещадным репрессиям ³⁴. С другой стороны, преследование некоторых лиц, считавшихся политически неблагонадежными, не было связано с их деятельностью в октябрьские - ноябрьские дни 1956 г., венгерская революция и проявленная к ней частью румынского общества солидарность были использованы в качестве повода для внесения более долгосрочных корректив во внутреннюю политику в сторону ее ужесточения, нейтрализации и блокирования любого рода реформаторских настроений. Интенсивность репрессий достигла своей кульминации в 1958 г. и первой половине 1959 г., когда в Румынии было арестовано более 15 тыс. человек. По некоторым данным, между октябрем 1956 г. и декабрем 1963 г. всего по политическим мотивам было взято под стражу 24 тыс. 472 человека (им инкриминировались не только «предательство родины» и «попытка свержения народно-демократического строя», в том числе в месяцы венгерской революции, но и «нарушение общественного порядка», несанкционированное пересечение границы или причинение ущерба народному хозяйству)³⁵. Выносились и смертные приговоры.

Как следствие венгерской революции, страшно напугавшей румынскую коммунистическую элиту и довольно настороженно воспринятой немалой частью румынского общества (опасавшегося, как уже отмечалось, усиления в соседней стране ирредентистских, шовинистических настроений, активизации требований пересмотра границ), жесткие чистки были проведены в творческих союзах Румынии; немало деятелей культуры подверглось преследованиям по партийной, административной и судебной линии за реальную или мнимую поддержку венгерского восстания. Так, по некоторым данным, после июньского пленума ЦК РРП 1958 г., прошедшего под знаком идеологического наступления на ревизионистов, из Союза писателей, насчитывавшего 640 членов, было исключено 250 человек, из Союза художников, где было 1547 членов, изгнали 936 человек. Сменились составы редколлегий ряда журналов³⁶.

Это тактика, очевидно, не была безрезультатной. Представление в Москве о Румынии как о стране, где компартия прочно удерживает власть, находит отражение во многих советских источниках конца 1950-х годов и в том числе в отчетах посещавших ее советских делегаций. Например, типичный «литературный генерал», секретарь Союза писателей СССР, курировавший его Иностранную комиссию, Б. Н. Полевой в своей докладной по итогам 3-недельного пребывания в Румынии в августе - сентябре 1959 г., в том числе в дни, когда отмечалось 15-летие ее разрыва с нацистской Германией, доносил, что «Союз писателей Румынии находится в хороших руках и партийное влияние является в нем преобладающим, хотя, разумеется, эта партийная линия и встречает некоторое скрытое сопротивление у отдельных интеллигентов»³⁷. Вообще, многие его румынские собеседники, функционеры разного уровня, если и жаловались на что-то, то прежде всего на то, что советская печать мало пишет о Румынии. Так, в редакции главной партийной газеты "Scînteia" Полевому говорили: в Румынии «немало серьезных людей, которые ежедневно прикладывают “строчкомеры” к страницам советских газет и разочарованно докладывают о том, что опять Чехословакия, Польша и Венгрия освещены хорошо, а от Румынии отмахнулись коротенькой заметкой». «Может быть это происходит от того, что ваши товарищи спокойны за нас, знают, что руководство в крепких руках и у нас не могут произойти венгерские события?» – пошутил в разговоре с Полевым один ответственный журналист³⁸.

Венгерские события, сильно напугавшие румынскую элиту, вместе с тем дали ей хороший повод, зарекомендовав себя (особенно на явно неблагополучном венгерском фоне) надежным партнером Москвы, предложить ей свои услуги в деле урегулирования кризиса в соседней стране. Из мемуаров Н. С. Хрущева известно, что в ходе секретной встречи с ним в Бухаресте 2 ноября лидеры Румынии поставили вопрос о возможном участии румынских войск в подавлении венгерской «контрреволюции». Это находит подтверждение и в записи беседы Н. С. Хрущева и Г. М. Маленкова с югославскими лидерами И. Брозом Тито, Э. Карделем и А. Ранковичем на о-ве Бриони в ночь со 2 на 3 ноября 1956 г.³⁹. Москва отказалась от этого, вместе с тем всерьез воспользовавшись помощью Румынии в деле нейтрализации свергнутого правительства Имре Надя. Задержанные 22 ноября после выхода из югославского посольства, где они укрылись с началом решающей советской военной акции от 4 ноября, И. Надь и большая группа лиц из его окружения были депортированы в Румынию, в г. Снагов, где находились до весны 1957 г.⁴⁰ Кроме того, румынская сторона попыталась выступить в роли посредника при разрешении возникшего конфликта между советским правительством, а также венгерским пока еще довольно марионеточным правительством Я. Кадара, с одной стороны, и официальной Югославией - с другой⁴¹. Эту посредническую миссию в деле налаживания советско-югославских отношений, ухудшившихся в результате венгерского кризиса, она пыталась исполнять и позже. Так, первая после ноября 1956 г. встреча югославских и советских лидеров состоялась именно в Румынии 1-2 августа 1957 г. Стороны пришли к взаимному компромиссу. Советское руководство обещало повлиять на Я. Кадара и его команду, чтобы те не выпячивали обвинений против Югославии во время готовившегося судебного процесса по делу И. Надя. Югославская же сторона согласилась участвовать в запланированном на ноябрь 1957 г. совещании компартий социалистических стран, однако в середине октября, ознакомившись с проектом Декларации совещания, заранее отказалась его подписать, убедившись в том, что Москва, как и раньше, продолжает диктовать мировому коммунистическому движению свои установки (румынское посредничество, таким образом, оказалось не в полной мере результативным)⁴².

Активизация внешней политики Румынии в рамках советского блока сопровождалась первыми проявлениями руководством РРП особой позиции по некоторым существенным вопросам мирового коммунистического движения. Оно, в частности, с самого начала стремилось по возможности уклониться от участия на стороне СССР в каких-либо новых антиюгославских кампаниях и сохранить с Белградом хорошие отношения. Уже весной 1957 г. в аппарате ЦК КПСС не могли не заметить, что руководство РРП дистанцируется от публичной критики тех или иных внешнеполитических шагов лидеров Союза коммунистов Югославии (СКЮ), расходившихся с линией Москвы⁴³. В Бухаресте дорожили неплохо развивавшимися отношениями с соседней Югославией (все более выступавшей для румынской партийной элиты в качестве примера социалистической страны, умеющей отстаивать свои приоритеты в диалоге с Кремлем) и не хотели жертвовать в угоду СССР этими отношениями, сужая тем самым поле самостоятельных внешнеполитических маневров для Румынии. В ноябре 1957 г. Георгиу-Деж, ссылаясь на болезнь, не поехал в Москву на большое совещание компартий, приуроченное к 40-летнему юбилею Октябрьской революции в России. Румынскую делегацию возглавлял премьер-министр Киву Стойка. Можно предполагать, что Деж, информированный об отказе югославов подписать итоговую декларацию, ожидал (и не без оснований), что на конференции начнется их острая проработка⁴⁴, и заранее хотел от нее дистанцироваться. И действительно в дни московских ноябрьских совещаний (узкого и широкого, с участием представителей компартий всего мира) делегация СКЮ во главе с Э. Карделем подвергалась сильному давлению в целях заставить ее подписать декларацию компартий социалистических стран. Однако в целом в то время доминировала линия на нераздувание конфликта, сохранявшаяся до апреля 1958 г., когда была принята новая программа СКЮ, объявленная в СССР ревизионистской. И уже в мае 1958 г., после публикации новой программы СКЮ, Георгиу-Деж и его окружение под давлением Москвы подключились к новой антиюгославской кампании, но участвовали в ней довольно вяло⁴⁵. Поддержание в целом стабильных и ровных отношений с ФНРЮ и в дальнейшем давало официальному Бухаресту возможность разыгрывать временами югославскую карту в своем усиливавшемся стремлении к более самостоятельному внешнеполитическому курсу, вполне сочетавшемуся с проведением жесткой, а подчас и репрессивной внутренней политики.

Стремление к более активной внешней политике проявилось не только на югославском направлении, но и в общерегиональном плане при выдвижении ряда важных инициатив сотрудничества балканских (с участием Югославии) и черноморских стран, не противоречивших внешнеполитической линии СССР, но и не во всем с ней совпадавших⁴⁶. Выступая с теми или иными предложениями, в Бухаресте рассчитывали, что это не вызовет негативной реакции Советского Союза, удостоверившегося во время польских и венгерских событий осени 1956 г. в прочности коммунистической власти в Румынии.

При принятии решения учитывалось, что Румыния окружена только социалистическими странами, включая внеблоковую Югославию, которая не рассматривалась как потенциальный военный противник⁵⁰. Принималось во внимание также то обстоятельство, что империалистические круги широко используют военное присутствие СССР в Румынии в целях антисоветской пропаганды ⁵¹. Важно заметить, что вывод советских войск из Румынии был синхронизирован с принятием мер по усилению обороноспособности ее армии⁵², а также с предоставлением румынскому правительству долгосрочного кредита на сумму 40 млн рублей ⁵³. Вывод советских войск из Румынии явился акцией, призванной возыметь прежде всего политико-пропагандистский эффект. В Декларации Политического Консультативного Комитета (ПКК) стран-участниц Организации Варшавского договора (ОВД) от 24 мая 1958 г. он был подан как новое доказательство миролюбивой политики социалистических стран. Советские войска были выведены из Румынии в июне - июле 1958 г. Прекращение советского военного присутствия в свою очередь стало новым фактором, ускорившим формирование более независимой внешнеполитической линии Румынии. Ослабление советского влияния проявилось и в продолжавшемся отзыве советников из силовых структур, процесс этот приобрел еще большую динамику в начале 1960-х годов, когда между СССР и Румынией более отчетливо проявились разногласия по вопросам экономической интеграции стран-участниц СЭВ.

Симптомы некоторого стремления румынской элиты к большей самостоятельности не вызывали в Москве слишком больших беспокойств, о чем мы можем судить по известным нам дипломатическим донесениям и отчетам советских эмиссаров, выезжавших в Румынию. Ведь осенью 1956 г. в Кремле и на Старой площади могли убедиться в прочности коммунистического режима, в стабильности ситуации в стране. Румыния воспринималась как страна, по выражению Хрущева, «шагающая в ногу» с другими членами формирующегося социалистического содружества, а потому глубина обнаружившихся вдруг в начале 1960-х годов разногласий⁵⁵ оказалась для советского лидера довольно неожиданной. Об этом можно судить хотя бы по тому факту, что 5 ноября 1962 г. при обсуждении на Президиуме ЦК КПСС вопроса о создании совместных плановых органов социалистических стран Хрущев говорил о том, что за годы, прошедшие после смерти Сталина, выросло доверие между социалистическими странами, страх исчез, и Георгиу-Деж, как и некоторые другие восточноевропейские лидеры, «нам безгранично верят»⁵⁶. Чем более иллюзорными были представления об общности интересов, тем острее была реакция Хрущева, проявившаяся, как известно, при встрече с Георгиу-Дежем в Бухаресте 24-25 июня 1963 г., вскоре после варшавской сессии СЭВ, где румынская сторона более жестко, нежели ранее, выступила против попыток заставить ее играть по правилам Москвы при выработке планов экономической интеграции. Однако это уже предмет другой статьи.