Западные (особенно немецкие) и отечественные исследователи создали значительный научный задел в изучении российско-германских отношений в первой половине 1990-х годов¹. Значительно меньшим, особенно со стороны специалистов из РФ, было внимание к вопросам взаимоотношений ФРГ со странами Восточной Европы и расположенными на окраинах бывшими союзными республиками, в том числе странами Балтии. При этом отсутствуют работы, содержащие комплексный анализ действий германской дипломатии на всех отмеченных направлениях в начале 1990-х годов. Попыткой восполнить этот научный пробел является наша статья.

Чем была обусловлена активизация внешней политики Германии с рубежа 1990/91 годов? Во-первых, де-факто окончательное решение внешних проблем, связанных с объединением, требовало сохранения тесного сотрудничества с Советским Союзом: в политико-военном отношении земли бывшей ГДР могли быть полностью интегрированы в НАТО (и евро-атлантическую региональную подсистему в целом) лишь после полного вывода Западной группы советских войск (ЗГВ). Принципиальное согласие СССР на это (с фиксацией срока выполнения до конца 1994 г.) было закреплено в Договоре об окончательном урегулировании в отношении Германии. Детализация технических деталей вывода войск и финансирования передислокации и обустройства (последнее – применительно к офицерским кадрам) была определена в комплексе двусторонних договоренностей 9 – 12 октября 1990 г.⁴ Однако, несмотря на благоприятный фон, созданный подписанием «большого» Договора о дружбе и добрососедстве между ФРГ и Германией от 9 ноября 1990 г., ратификация комплекса соглашений о выводе ЗГВ становилась все более проблематичной по мере ослабления общесоюзного Центра и делегитимизации власти М. С. Горбачева в условиях процесса начавшейся дезинтеграции СССР. В этой связи перед правительством объединенной ФРГ Г. Коля - Г.-Д. Геншера (коалиция блока ХДС/ХСС и СвДП) встала непростая задача поиска сил и рычагов в Советском Союзе (а с августа 1991 г. – РСФСР), которые бы гарантировали выполнение достигнутых договоренностей. Соответственно, на среднесрочную перспективу советское (российское) направление приобретало особую важность во внешней политике объединенной Германии.

В ходе личных переговоров с канцлером ФРГ президент СССР по своей инициативе определил срок вывода ЗГВ в 3-4 года⁵, не согласовав предварительно этот важнейший вопрос с военными⁶. Вместо гигантской суммы (до 100 млрд. марок)⁷, которую потенциально было готово выплатить правительство Г. Коля- Г.-Д. Геншера в пользу СССР, его руководству удалось добиться предоставления лишь 12 млрд. субсидий и 3 млрд. беспроцентного кредита⁸. Эти результаты убедили руководство ФРГ в выигрышности «предельно наступательной» линии в рамках переговорных процессов, заложив основу «превентивной дипломатии» Г. Коля. Её концепция заключалась в реализации значимых политических шагов (признание вновь возникавших государств, установление дипломатических отношений, подписание «прорывных» соглашений) в авангарде стран Евро-Атлантического сообщества или даже в опережение их.

17 июня 1991 г. лидерами и министрами иностранных дел ФРГ и Польши был подписан договор о добрососедстве и сотрудничестве. Германия выступала стороной, политически, финансово и технически поддерживающей реформы по западному демократическому образцу в РП и содействующей ее сближению с Европейскими сообществами. Стороны соглашались в совместном участии в модернизации архитектуры безопасности на европейском континенте, принимая взаимные обязательства по сокращению вооруженных сил до минимально возможного уровня⁹. С учетом реализуемых ФРГ согласно Договору от 12 сентября 1990 г. мер, это положение было уступкой польской стороны. Договоренности 17 июня 1991 г. предусматривали институциализацию двусторонних встреч на высшем уровне (с частотой не менее одного раза в год) и интенсификацию межпарламентского сотрудничества и контактов по линии МИД.

Юридическая основа для сотрудничества охватывала широкий спектр сфер – от военно-политической до экономической, экологической и культурной¹⁰. Это позволило, особенно в первой половине 1990-х годов, стремительно наращивать двусторонние контакты по этим направлениям, не дожидаясь заключения отдельных профильных соглашений. 1 января 1992 г. было создано Германо-польское общество по вопросам молодежи (что, в частности, позволяло гражданам РП легко находить работу в ФРГ)¹¹; с 1993 г. в Польше стала развертываться сеть фондов и культурных учреждений Германии.

Примечательно, что лишь в случае с РП договор был подписан не только министром иностранных дел, но и канцлером, что показывало особую роль Польши в германском внешнеполитическом планировании. Иллюстрацией этого стало и создание «Веймарского треугольника» 28-29 августа 1991 г. в составе Германии, Франции и Польши. Первая встреча «Веймарского треугольника» была проведена на уровне министров иностранных дел. Новый формат выступал «мостом» для сближения РП с Европейскими сообществами, и одновременно открывал широкие перспективы для налаживания сотрудничества германо-французского тандема с Восточной Европой¹². Веймар как место было глубоко символично. С одной стороны, Веймар ассоциировался с первой неудачной попыткой Германии пойти по пути западной демократии и одновременно был одним из культурных символов страны (в частности, здесь провкл большую часть жизни И.В. Гёте). С другой, – вблизи Веймара находился при нацистском режиме концентрационный лагерь Бухенвальд¹³, что символизировало историческую ответственность Германии за агрессию Третьего рейха, в частности, в отношении Польши и её оккупацию в 1939-1945 гг.

В условиях нарастания центробежных тенденций в СССР неизбежно вставал вопрос: какие политические силы возьмут на себя ответственность за выполнение обязательств союзного Центра на международной арене, в том числе по выводу войск из Германии. До середины 1991 г. Г. Коль безоговорочно продолжать отводить ключевую роль диалогу с руководством Советского Союза. Уже к концу января 1991 г. Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии был ратифицирован всеми государствами-подписантами, кроме СССР¹⁶, что не могло не вызывать нервозность в Бонне. Лишь 4 марта 1991 г. после бурных дискуссий Верховный Совет (ВС) одобрил этот документ, а также «большой» договор между СССР и ФРГ¹⁷, о чем М. С. Горбачев сразу сообщил Г. Колю¹⁸. 2 апреля 1991 г. ВС СССР в ходе закрытого заседания одобрил договоренности по выводу ЗГВ и финансированию этого процесса. Обмен ратификационными грамотами состоялся 6 мая 1991 г., что де-юре стало «точкой невозврата» в свертывании советского военного присутствия на «новых землях» ФРГ. Усилия германской дипломатии были теперь сфокусированы на выполнении договоренностей. Показательно, что уже 18 июня 1991 г. в ходе встречи с М. С. Горбачевым Г. Коль запросил от своего визави подробную информацию о ситуации в РСФСР, особенно о личности Б. Н. Ельцина, избранного 12 июня 1991 г. президентом России¹⁹.

Во время неудачного выступления ГКЧП (19-21 августа 1991 г.) отчетливо вырисовалась трехкомпонентная схема политической линии ФРГ в отношении Советского Союза. Первый элемент – выражение поддержки М. С. Горбачеву: в частности, именно Г. Коль стал инициатором требований к ГКЧП по освобождению президента СССР²⁰. Вторая составляющая – параллельное налаживание сотрудничества с руководством России во главе с Б. Н. Ельциным. Уже в день ареста руководителей ГКЧП состоялся первый телефонный разговор канцлера ФРГ и президента РСФСР. Он стал прологом к официальному визиту Б. Н. Ельцина в Бонн 21-23 ноября 1991 г., то есть еще до Беловежского соглашения. Итогом переговоров стало проявление готовности ФРГ установить отношения с Россией в обмен на принятые Б. Н. Ельциным обязательства по строгому соблюдению сроков вывода ЗГВ из Германии²¹. В ходе переговоров было также принято решение об институциализации встреч на высшем уровне. Наконец, третий элемент – установление прямых контактов с другими союзными республиками, в первую очередь со странами Балтии.

Признание России как правопреемницы СССР и установление с ней дипломатических отношений было осуществлено 26 декабря 1991 г., сразу после самороспуска Советского Союза. Г. Коль стремился оказывать политическую поддержку Б. Н. Ельцину: он был приглашен в качестве специального гостя на саммит «Большой семерки» в Мюнхене²². Однако, несмотря на это, в первой половине – середине 1992 г. политико-дипломатическое взаимодействие Германии и России не приобрело высокого динамизма. Главная причина трудностей развития диалога в целом крылась в инициированном Украиной споре с Россией о распределении средств на размещение офицерских кадров ЗГВ. Будучи вынужден временно «заморозить» финансирование этой программы, кабинет ФРГ не мог не понимать возможности срыва сроков вывода советских войск. Тем более, что о таком сценарии открыто заявил на встрече с германскими представителями в июне 1992 г. министр обороны России П. С. Грачев²³. Решение проблемы (с максимальным учетом запросной позиции РСФСР) было найдено лишь к середине декабря 1992 г. Несмотря на отсутствие финансирования со стороны ФРГ, процесс вывода ЗГВ продолжался на протяжении всего 1992 г. – к началу 1993 г. было проведено шесть заседаний межгосударственной комиссии по данному вопросу²⁴.

27 августа 1991 г. Европейские сообщества заявили о признании независимости Литвы, Латвии и Эстонии³⁴. Главным инициатором этого решения стал кабинет Г. Коля - Г.-Д. Геншера. Уже на следующий день ФРГ заявила о восстановлении дипломатических отношений со всеми тремя государствами³⁵. Согласно заявлению ЕЭС от 27 августа 1991 г., для развития сотрудничества с официальными Вильнюсом, Ригой и Таллинном реализовывались две меры. Первая – это создание на уровне ЕЭС специальной комиссии для скорейшего установления отношений между другими государствами-членами Европейских сообществ и странами Балтии. Вторая –приглашение министров иностранных дел Литвы, Латвии и Эстонии в качестве специальных гостей на заседание руководителей внешнеполитических ведомств стран-участниц Европейских сообществ, начиная с сентября 1991 г.³⁶ Это должно было стать первым шагом на пути будущей ассоциации новых демократических стран Балтии и Евро-Атлантического сообщества.

Настойчивость официального Берлина стала одной из причин полного свертывания российского военного присутствия в Литве уже к осени 1993 г., а в Латвии и Эстонии – 31 августа 1994 г.⁴² Символично, что именно в этот день было полностью свернуто и присутствие ЗГВ на «новых землях» Германии. Успешное решение этого вопроса позволило ФРГ позиционировать себя в качестве влиятельной державы, готовой отстаивать интересы балтийских стран, особенно по вопросам безопасности, на региональном и глобальном уровнях. 20 апреля 1993 г. К. Кинкель подписал со своим латвийским коллегой декларацию об основах отношений, создав правовую базу для двусторонних консультаций на высоком и высшем уровнях. 29 апреля 1993 г. аналогичный документ был подписан с Эстонией, а 21 июля 1993 г. – с Литвой⁴³. 23 августа 1994 г. была учреждена переговорная площадка «B3+1» – формат ежегодных встреч глав МИД трех стран Балтии и ФРГ. Создавая его в 45-ю годовщину подписания договора о ненападении между СССР и Германией, К. Кинкель подчеркнул, что ФРГ не допустит ущемления интересов Литвы, Латвии и Эстонии, неся историческую ответственность за обеспечение их независимого и безопасного существования⁴⁴. Последовательно представляя свои действия как частичное искупление вины за договор 23 августа 1939 г., ФРГ не только усиливала симпатии к себе, но вольно или невольно способствовала росту негативного восприятия РФ как продолжательницы СССР.

5-6 марта 1992 г. по предложению Германии и Дании был создан Совет государств Балтийского моря. В его состав, помимо инициаторов, вошли Литва, Латвия, Эстония, Польша, Финляндия, Швеция, Россия, а также Норвегия⁴⁵. Для ФРГ этот многосторонний формат позволял возможность усиливать свое присутствие как в Прибалтике, так и Северной Европе (которая исторически обладала разветвленными связями с Германией), играя в структуре одну из ключевых ролей⁴⁶. Кроме того, Совет должен был, с точки зрения официального Бонна, стать площадкой для урегулирования «болевых узлов» в отношениях стран Балтии и России – в частности, посредством коллегиального обсуждения военных инцидентов сторон.

Другим, не менее значимым, сдерживающим фактором являлось активное развитие «горячей фазы» вооруженных конфликтов грузинских властей с Абхазией и Южной Осетией. С момента признания Грузии Германией, последняя стала стремиться принять участие в их урегулировании, последовательно настаивая в рамках этого процесса как сохранении территориальной целостности грузинского государства как высшем приоритете. Официальный Бонн осуждал Россию за развитие контактов с Абхазией и Южной Осетией⁵⁵, в значительной степени игнорируя ведущую и конструктивную роль Москвы в урегулировании конфликтов, в том числе посредством использования миротворческих контингентов. В 1994 г. министерство обороны ФРГ направило 20 военных и гражданских наблюдателей в состав развернутой в зоне грузино-абхазского вооруженного конфликта миссии ООН (штатная численность миссии – 136 человек)⁵⁶. Параллельно, совместно с США, Великобританией, Францией Германия приняла участие в запуске формата Группы друзей генерального секретаря ООН – совместной с РФ политической площадки по урегулированию напряженности между официальным Тбилиси и Абхазией. В рамках этих военного и дипломатического механизмов ФРГ позиционировала себя как защитник интересов Грузии на региональном и глобальном уровнях.