Судя по всему, такая гувернантка досталась в 1890-е годы посольской чете Брекинриджей. Г-жа Брекинридж вела хозяйство весьма экономно.  Француженку она решилась нанять с условием, что та возьмет на себя дополнительные услуги и будет обучать языку не только детей, но и хозяйку.  Усердия в работе мадемуазель не проявляла.  По вечерам, когда посол с супругой уезжал на дипломатические мероприятия, она оставляла детей одних, чтобы заняться личными делами.  Дочь Брекинриджей Мэри писала, что ей приходилось часами сидеть в комнате одной, «заполняя страницы дневника жалобами о скуке»⁸. Прислуга в доме возненавидела мадемуазель и решила ее проучить. Вернувшись за полночь после отлучки в город, та напрасно звонила в дверь.  Камердинер ее не впустил, а утром «с довольным видом» объяснил послу, что француженку не узнали⁹. Неудивительно, что надолго она у Брекинриджей не задержалась.

Сотрудники посла осуждали его за то, что тот выбирал домашних учителей без должного тщания. Военно-морской атташе Генри Т. Аллен советовал дипломатам, назначенным в Петербург, связаться с коллегами, работающими там, еще до отъезда из США – они помогут подобрать кандидатуры на должность гувернера или гувернантки заблаговременно¹⁰. Брекинридж совершил ошибку, отказавшись от помощи. Сам Аллен, находившийся в Петербурге с тремя детьми, изучал рекомендации учителей очень внимательно. Его семилетняя дочь Дженет была трудным ребенком – «вспыльчивым» и «упрямым»¹¹. Атташе опасался, что она будет подавлять младшего брата Генри. Г-же Аллен, несмотря на все усилия, держать детей под контролем не удавалось, и настоящим спасением стала опытная гувернантка мадемуазель Дессар – великолепный пример того, что среди француженок в Петербурге наряду с легкомысленными особами встречались и педагоги высшего класса. Дневник Аллена полон слов благодарности Дессар, которая нашла общий язык с детьми и сумела увлечь Дженет математикой. А Генри, отличавшийся слабым здоровьем, стал заниматься гимнастикой¹². Аллен c удовольствием записывал, как тот прибавляет в росте и весе.

Петербургский дневник атташе – свидетельство того, какие изменения XIX столетие внесло в представления о детстве и отношениях между детьми и родителями. По мнению историков детства, именно тогда под влиянием идей Просвещения XVIII в. оформились взгляды на ребенка не как на маленького взрослого, а как на человека, находящегося на начальном этапе развития. Распространение получили предназначенные специально для детей одежда, книги, игрушки¹³. В обеспеченной среде появились так называемые «новые идейные родители» – имевшие прислугу, но принимавшие активное участие в воспитании своих чад¹⁴. Аллен, например, следил за работой домашних учителей, и сам водил детей по музеям, придумывал для них игры и праздники на природе, занимался с ними спортом.

Для семейных развлечений в Петербурге было много возможностей. Зимой американцам нравилось кататься на санях и посещать ледяные горки.  Но больше всего им запомнились ледовые катки российской столицы. Многие представители США – как дети, так и взрослые – впервые ступили на лед именно там. Кассиуса М. Клэя восхитили площадки, которые устраивали на естественных водоемах¹⁵. Кроме того, катки заливали и в парках, и во дворах частных домов. Джон Фостер вспоминал, что «самые юные члены его семьи получали большое удовольствие от катания на коньках на вечеринках в частных парках, зарезервированных для знати и дипломатического корпуса»¹⁶. По словам посланника, на этих площадках царила праздничная атмосфера: играл оркестр, лед был красиво освещен, а в устроенных по соседству киосках предлагали чай с бутербродами. Самым престижным катком Петербурга считался Таврический, а семьям дипломатов вручали туда специальные приглашения. Американцы-родители, правда, порой стеснялись появляться в Таврическом прежде, чем уверенно научатся стоять на коньках. Кэтрин Брекинридж тренировалась на маленьком пятачке, залитом возле Англо-американской церкви. Она оставила любопытное свидетельство об этом дворовом катке: «Нам дали билеты в сад Таврического дворца – место столь же элитное¹⁷, сколь и красивое. Дети будут кататься там регулярно... но учиться там я не буду. Наш пастор любезно предложил мне воспользоваться  своим задним двором, и я, наверное, соглашусь! К церкви примыкает небольшая школа, и он устроил во дворе небольшой каток для детей – место, как вы можете себе представить, еще более приватное, чем Таврический Сад»¹⁸!

В теплую погоду главным физическим упражнением юных американцев были прогулки. Прогулки с детьми считались одной из основных обязанностей гувернантки, и многие бонны, в особенности англичанки, относились к ним очень серьезно. Как вспоминал знаменитый уроженец Петербурга Мстислав Добужинский, маршруты ежедневных прогулок могли быть весьма продолжительны¹⁹. Его собственный, например, составлял более четырех километров. Уже в начале XIX в. американские родители отличались от представителей российского высшего света тем, что было для них в порядке вещей гулять со своими чадами. У семьи Адамсов, жившей у Невы в 1810–1814 гг., была няня. Однако посланник сам регулярно выводил своего сына Чарльза на променад по Английской набережной²⁰. Когда он был занят, с ребенком гуляли его жена и свояченица. В летнее время дипломаты переезжали на дачи, и прогулки продолжались уже за городом. Супруга Аллена Джини проходила с детьми «по меньшей мере, четыре–пять верст» за день, т.е. еще больше, чем Добужинский²¹.  Популярным семейным развлечением на дачах возле Финского залива было и плавание. Поначалу, правда, местные традиции смущали заокеанских гостей: русские, как выяснилось, не стеснялись купаться голышом, а раздевались купальщики у воды или в кустах²². Дабы не травмировать психику своих отпрысков, перед выходом на пляж американцы научились предварительно осматривать местность.

Поскольку Чарльзу было всего три года, учитель танцев ему пока не требовался. Как вспоминал известный балетмейстер А. П. Глушковский, занятия обычно начинали лет с восьми-девяти. В среде петербургской знати считалось, что учитель ребенку необходим, дабы привить не только танцевальные навыки, но и осанку, служившую визитной карточкой в высшем свете. Педагог давал своим питомцам уроки, а также приезжал поддержать их на балу: «На балы почти всегда приглашали... учителей танцев, о них более всего заботились дети, уверяя своих родителей, что им смелее будет танцевать при учителе»²⁶. Аллены, активно вращавшиеся в высших кругах Петербурга, решили, что детям не помешает заняться танцами раньше, чем принято: их сын начал обучение с шести лет, а дочь – с семи²⁷. Серьезно отнеслись к урокам для своих девочек и Далласы – весьма состоятельная семья, блиставшая на балах и званых вечерах российской столицы.  В программу званых вечеров нередко включали детские танцы. Судя по воспоминаниям Далласа, его чада показали себя там достойно²⁸.

В США Брекинридж пользовалась услугами кормилицы, но в Петербурге от них отказалась, объясняя это тем, что берет пример с российской императрицы Александры Федоровны, которая после рождения в 1895 г. княжны Ольги решила кормить грудью сама⁴⁰. Американка восхищалась императрицей, и, возможно, та оказала на нее влияние. Однако, в отличие от Александры Федоровны, Брекинридж беспокоилась не только о здоровье ребенка, но и о финансах семьи. В последней трети XIX в. помимо жалованья петербургские наниматели предоставляли кормилице отдельную комнату в доме, стол, нарядную «униформу» - кокошник и сарафан - «рубашки, юбки, чулки, передники, платки носовые... большой байковый платок, шубу... сапоги “сколько сносит”»⁴¹. Нередко ей давали даже собственную прислугу. В конце века в России была эпидемия сифилиса, и в связи с этим жалованье кормилиц, чье здоровье прошло медицинское освидетельствование, существенно возросло. Брекинриджам подобные расходы оказались не по карману.

Что касается предметов ухода за младенцем, то некоторые из них американку удивили. Самым непривычным оказалось то, что петербурженки детей «привязывали к маленьким матрасам»⁴². Процесс, упомянутый Кэтрин и Мэри Брекинридж, выглядел так: младенца «укладывали... на специально сшитый тюфячок, который состоял из матрасика и чехла. В чехол вкладывалась маленькая подушка. Тюфячок должен был защищать ребенка от холода и давать опору спине и голове в тот момент, когда его берут на руки. По бокам у тюфячка были прикреплены тесемки, с помощью которых надо было зафиксировать положение ребенка. Привязанного ребенка можно было спокойно, ничего не опасаясь, переносить с места на место»⁴³. Брекинридж приобрела матрас, хотя привязывать сына не стала. Заботиться о младенце ей помогала исполнительная нянюшка Иида – финка, уже работавшая в семье. Мэри с большим любопытством наблюдала за тем, как Иида ухаживает за ее маленьким братиком, и в мемуарах призналась, что именно эти дни в Петербурге предопределили ее карьеру, пробудив интерес к акушерству и педиатрии. В 1925 г. в США Мэри Брекинридж основала Общество сельских медсестер, целью которого было оказание акушерской помощи.